![[prev]](pics/left2.gif){kind=small}
![[up]](pics/up2.gif){kind=small}
![[next]](pics/right2.gif){kind=small}
Среда, 19 августа. К счастью, поднявшийся ветер позволяет нам бежать с театра военных действий. Ганс по-прежнему стоит у руля. Дядюшка, отвлеченный разыгравшейся битвой от размышлений, которыми он был поглощен, вновь погружается в созерцание моря.
Путешествие снова принимает однообразный характер, но это однообразие я все же не променял бы на опасное разнообразие вчерашнего дня.
Четверг, 20 августа. Ветер северо-восточный, довольно изменчивый. Тепло. Мы плывем со скоростью трех с половиной лье в час.
Около полудня послышался отдаленный гул. Я лишь отмечаю факт, не входя в объяснение его. Гул не стихает.
— Должно быть, где-то вдалеке, — говорит профессор, — волны разбиваются о прибрежные утесы или о какой-нибудь скалистый островок.
Ганс взбирается на мачту, но не подает сигнала о близости какой-либо отмели. Море стелется ровной гладью до самой линии горизонта.
Проходит три часа. Кажется, что мы слышим рев отдаленного водопада.
Я высказываю свое мнение дядюшке, но он качает головой. Однако я убежден, что не ошибаюсь. Неужели же мы несемся навстречу водопаду, который низвергает нас в бездну?
Возможно, что этот способ спускаться вниз и придется по душе профессору, ведь он мало чем отличается от спуска по вертикали, но я...
Во всяком случае, в нескольких милях от нас, с подветренной стороны, видимо, происходит какое-то явление, порождающее этот гул, потому что теперь сила звука сильно возросла. Откуда же исходит этот грохот — с неба или с океана?
Я вглядываюсь в облака водяных паров, висящие в атмосфере, и стараюсь проникнуть в их толщу. Небо спокойно. Облака, поднявшись к самому своду, казалось, так и застыли на месте, растворяясь в холодных излучениях светила. Причину гула приходится, следовательно, искать в другом месте.
И я вопрошаю тогда прозрачный и совершенно безоблачный горизонт. Вид его неизменен. Но если гул объясняется близостью водопада или тем, что море низвергается в какой-нибудь подземный водоем, и этот рев исходит от ниспадающей водной массы, то ведь течение должно стать более быстрым и бурным, и мы сможем почувствовать угрожающую нам опасность. Я наблюдаю течение. На море ровная зыбь. Пустая бутылка, брошенная в море, держится на воде.
Около четырех часов Ганс снова взбирается на мачту, обозревает сверху весь полукруг, описываемый перед нами океаном, и взгляд его останавливается на одной точке. Его лицо не выражает изумления, но он глаз не сводит с этой точки.
— Он что-то увидел, — говорит дядюшка.
— Как будто!
Ганс спускается, указывает рукой на юг и говорит:
— Der nere!
— Там? — переспрашивает дядюшка.
И, хватая подзорную трубу, он внимательно смотрит в нее целую минуту, которая кажется мне вечностью.
— Да, да! — кричит он.
— Что же вы видите?
— Огромный столб воды, вздымающийся над морем.
— Опять какое-нибудь морское чудовище?
— Может быть.
— Так повернем на запад; ведь мы знаем, как опасно встречаться с этими первобытными морскими гадами!
— Будем плыть, как плыли, — отвечает дядюшка.
Я обращаюсь к Гансу. Ганс с невозмутимым спокойствием управляет рулем.
Однако если на расстоянии по крайней мере двенадцати лье можно различить струю воды, то животное должно быть сверхъестественной величины. Самая обыкновенная осторожность требовала бежать. Но мы не для того прибыли сюда, чтобы соблюдать осторожность.
И мы плывем, как плыли! Чем ближе мы подплываем, тем огромнее становится водяной столб. Какое же чудовище может вмещать в себе такое количество соды и беспрерывно его выбрасывать?
В восемь часов вечера мы находимся всего лишь в двух лье от животного. Его огромная туша вздымается в море, подобно островку. Обман зрения или страх? Но мне кажется, что длина этого чудовища превышает тысячу туазов! Что же это за китообразное животное, о существовании которого не подозревали ни Кювье, ни Блюменбах? Оно лежит неподвижно, словно спит; море, невидимому, не в силах его поднять, и только волны плещутся о его бока. Водяной столб, высотою в пятьсот футов, падает с оглушительным шумом, как дождь. А мы, безумцы, плывем прямо к этой чудовищной туше, которую не насытила бы и на один день целая сотня китов.
Мною овладевает ужас. Я не хочу плыть дальше! Если понадобится, я разрублю снасть! Я возмущаюсь профессором, но он не обращает на меня никакого внимания.
Вдруг Ганс встает, указывает пальцем на угрожающую точку и говорит:
— Holme!
— Остров! — кричит дядюшка.
— Остров? — говорю я, пожимая плечами.
— Очевидно, — отвечает профессор и раскатисто хохочет.
— Но этот водяной столб?
— Geyser! — говорит Ганс.
— Конечно, гейзер! — отвечает дядюшка. — Гейзер, подобный тем, какие существуют в Исландии!1
Сначала я никак не хотел согласиться с тем, что мог так грубо ошибиться: принять островок за морское чудовище! Но очевидность доказывает противное, и я принужден, наконец, признаться в своей ошибке. Просто-напросто: естественное явление!
Чем ближе мы подплывали, тем грандиознее представлялись нам размеры водяной струи. Островок в самом деле удивительно похож на китообразное животное, голова которого поднимается над морем на десять туазов. Гейзер — в Исландии произносят: «Гейсер», что означает «Ярость», — величественно вздымается на берегу островка. Время от времени раздается глухой взрыв, и мощная струя воды, как бы в припадке ярости, взлетает до самых облаков, разбрасывая вокруг целые снопы пара. Водяной столб, и ничего больше! Ни трещинных излияний, ни горячих источников, ничего, кроме этого водяного столба вулканического происхождения! Космические излучения, пропуская свои лучи сквозь призму водяных капель, создавали феерическое впечатление.
— Пристанем к берегу, — говорит профессор.
Но необходимо осторожно обогнуть этот водяной столб, который моментально пустил бы наш плот ко дну. Ганс, искусно маневрируя, пристает к острову.
Я выскакиваю на скалу. Дядюшка проворно следует за мной, и только охотник остается на своем посту, как человек, привыкший ничему не удивляться.
Мы ступаем по граниту, смешанному с кремнистым туфом; земля дрожит под нашими ногами, как перегретый паровой котел, от нее пышет жаром. Мы подходим к небольшому водоему, из которого бьет горячий ключ. Я опускаю в кипящую воду термометр, и он показывает сто шестьдесят три градуса.
Значит, вода выходит из раскаленного очага. Это решительно противоречит теориям профессора Лиденброка. Я не могу не отметить этого факта.
— Ну, и что ж? — возражает он. — Что в этом такого, что говорило бы против моей теории?
— Ничего, — отвечаю я сухо, видя, что имею дело с неисправимым упрямцем.
Все же должен признаться, что нам до сих пор удивительно везло и что, по неизвестной мне причине, наше путешествие совершается при благоприятных условиях температуры; но мне кажется очевидным, даже несомненным, что мы рано или поздно окажемся в таких местах, где центральный жар достигнет наивысшей степени и выйдет за пределы всех термометрических измерений.
— Поживем, увидим! — говорит профессор. И, назвав вулканический островок именем своего племянника, он дает знак к отплытию. Я еще несколько минут наблюдаю за гейзером. Я замечаю, что его струя бьет вверх неравномерно, что иногда сила ее уменьшается, потом снова возрастает; я приписываю это явление неравномерному давлению паров, скопившихся в его хранилище.
Наконец, мы отплываем, обходя чрезвычайно крутые южные скалы. Ганс во время остановки привел плот в порядок.
Перед отплытием я произвожу несколько наблюдений, чтобы определить пройденное расстояние, и записываю результаты в свой журнал. Мы прошли со времени нашего отплытия из бухты Гретхен двести семьдесят лье и находимся в шестистах двадцати лье от Исландии, под Англией.