Путешествие к центру Земли

Яне в состоянии описать, те чувства, которые последовательно овладели профессором Лиденброком: его изумление, сомнение и, наконец, гнев. Никогда я не видал человека, сперва столь обескураженного, потом столь раздраженного. Утомительность переезда, перенесенные опасности — все приходилось испытать снова! Мы вернулись назад, вместо того чтобы подвинуться вперед!

Но дядя скоро овладел собою.

— Ах, какую шутку сыграла со мною судьба! — вскричал он. — Стихии вступают в заговор против меня! Воздух, огонь и вода соединенными усилиями мешают моему путешествию! Хорошо же! Пусть изведают, на что способна моя сила воли. Я не покорюсь, не отступлю ни на шаг, и мы увидим, кто победит - человек или природа!

Стоя на скале, раздраженный и грозный, Отто Лиденброк, подобно неукротимому Аяксу, казалось, вызывал богов на поединок. Но я счел уместным вмешаться, чтобы обуздать дядюшкин порыв бешенства.

— Послушайте меня, — сказал я ему решительным тоном, — всякое честолюбие должно иметь свои пределы. Нельзя бороться против невозможного; мы слишком плохо вооружены для морского путешествия; нельзя проплыть пятьсот лье на простой связке бревен, с одеялом вместо паруса и шестом вместо мачты, да еще против сильнейшего ветра. Мы не можем управлять плотом, мы станем игрушкою морской стихии, Будет безумием вторично предпринять эту рискованную переправу!

Я мог минут десять приводить целый ряд таких неопровержимых доводов, не встречая возражений, но только потому, что профессор не обращал на меня ни малейшего внимания и не: слыхал ни одного моего слова.

— К плоту! — крикнул он.

Таков был его ответ. Я и просил и сердился, но все было напрасно: я столкнулся с волей, более твердой, чем гранит.

Ганс тем временем закончил починку плота. Можно было подумать, что этот чудак угадывал дядюшкины планы. С помощью нескольких кусков «суртарбрандура» он снова скрепил плот. Парус был уже поднят, и ветер играл в его волнующихся складках.

Профессор сказал несколько слов проводнику, и тот немедленно стал грузить багаж на плот и готовиться к отплытию. Воздух был довольно чистый, и дул попутный северо-западный ветер.

Что же было мне делать? Восстать одному против двух? Немыслимо! Если б Ганс был на моей стороне! Но нет! Можно было подумать, что исландец отказался от собственной воли и дал обет самоотречения. От слуги, столь глубоко преданного своему господину, я ничего не мог добиться. Мне приходилось пускаться вместе с ними в путь.

Я собирался уже занять свое обычное место на плоту, но дядюшка удержал меня.

— Мы отплываем только завтра, — сказал он.

Я махнул рукой, как человек, на все согласный.

— Нам ничего не следует упускать, — продолжал он, — и раз судьба занесла нас на это побережье, я сперва исследую его, а потом уже поеду.

Эти слова станут понятными, если иметь в виду, что хотя мы и вернулись к северному берегу, но не к тому месту, откуда раньше отплыли. Бухта Гретхен лежала, вероятно, западнее. Поэтому намерение внимательно исследовать побережье было вполне естественно.

— Итак, в поиски за открытиями! — сказал я.

И, предоставив Гансу продолжать его работу, мы отправились в разведку. Расстояние между нашей стоянкой у берега моря и подножием горных отрогов было весьма значительно. До первых отвесных скал было не менее получаса ходьбы. Под нашими ногами хрустели бесчисленные раковины всевозможных форм и величин, в которых жили животные первичного периода. Я заметил также огромные черепашьи щиты, диаметр которых нередко превышал пятнадцать футов. Они принадлежали гигантским глиптодонам плиоцена. Почва была покрыта множеством обломков и округлыми гальками, обточенными волнами и выброшенными на берег, где они отлагались слой за слоем. Это навело меня на мысль, что в былые времена море, вероятно, покрывало это пространство. На скалах, рассеянных по всему берегу, волны оставили явные следы разрушения.

Все это могло до известной степени объяснить существование моря на глубине сорока лье под поверхностью земного шара. Но, по моему мнению, вся эта водная масса должна была постепенно погрузиться в недра Земли, и своим происхождением она, очевидно, обязана водам мирового океана, просочившимся сквозь какую-нибудь трещину в земной коре. Однако приходилось предположить, что эта трещина в настоящее время закрылась, ведь иначе пещера, или, вернее, огромный водоем, наполнилась бы до краев в довольно короткое время. Возможно также, что вода в водоеме под действием внутриземного огня отчасти испаряется. Этим объясняется и образование облаков, нависших «ад нашими головами, и образование электричества, вызывающего грозы внутри плутонического грунта.

Такое объяснение явлений, свидетелями которых нам довелось быть, казалось мне удовлетворительным, ибо все чудеса природы, как бы необыкновенны они ни были, всегда объяснялись физическими законами.

Итак, мы шли по осадочным породам водного происхождения, как и все породы данного периода, столь широко распространенные на поверхности земного шара. Профессор внимательно осматривал всякую Трещину в скале. Для него важно было исследовать глубину каждого отверстия, которое нам попадалось на глаза.

Мы прошли уже с милю по берегу моря Лиденброка, как порода вдруг приняла другой вид. Она была вся как бы перевернута в результате сильных вздыманий нижних слоев земной коры. В некоторых местах провалы и поднятия слоев свидетельствовали о мощном смещении земной коры.

Мы с трудом пробирались среди гранитных обломков, смешанных с кремнями, кварцем и аллювиальными отложениями, как вдруг перед нами открылось поле, или, вернее, равнина, усеянная костями. Можно сказать, это было огромное кладбище, вмещавшее в себе в течение двадцати веков нетленный прах многих поколений. Взбросы наносной земли поднимались уступами. Они придавали местности волнистый вид и тянулись вплоть до самого горизонта, где и терялись в туманной дымке. Тут, на пространстве около трех квадратных миль, была, быть может, запечатлена вся история органической жизни, лишь слабо начертанная в почве позднейшего происхождения. Однако нетерпение и любопытство увлекали нас вперед. Под нашими ногами с треском рассыпались кости ископаемых доисторических животных, за обладание которыми поспорили бы музеи больших городов. Тысяча Кювье не могла бы справиться с восстановлением скелетов органических существ, покоившихся в этом великолепном костехранилище.

Я был поражен. Дядюшка воздел свои длинные руки к мощному своду, заменявшему нам небо. Его широко открытый рот, сверкавшие из-за очков глаза, покачивание головою, сверху вниз и справа налево, вся его поза выражали безграничное удивление. Он набрел на неоценимую коллекцию лептотериев, мерикотериев, лофодонов, аноплотериев, мегатериев, мастодонтов, протопитеков, птеродактилей, всевозможных допотопных чудовищ, собранных тут точно ради него одного. Вообразите себе физиономию страстного библиомана, вдруг очутившегося в знаменитой Александрийской библиотеке, сожженной Омаром и чудом возникшей из пепла! Таков был мой дядюшка, профессор Лиденброк! Каково же было удивление дядюшки, когда, бродя среди этих органических останков, он нашел череп!

Дядюшка закричал дрожащим голосом:

— Аксель, Аксель, человеческий череп!

— Человеческий череп, дядя! — ответил я, пораженный не менее его.

— Да, племянник! О, Мильн-Эдвардс! О, Катрфаж! Отчего нет вас здесь, где нахожусь я, Отто Лиденброк!

JV.Gilead.org.il
Copyright © Zvi Har’El
$Date: 2007/12/23 17:58:54 $